Она вышла из детской, и легонько постучала в дверь кабинета. Герцог что-то писал при свете бронзового канделябра.
Марта подошла и ласково положила руки ему на плечи: "Она уже дремлет, наверное. Из Теодора вышла отличная няня. Впрочем, я в этом никогда и не сомневалась".
— Сейчас схожу, пожелаю ей спокойной ночи, — Джон посыпал чернила песком и поцеловал нежную, украшенную синим алмазом руку: "Хорошо, что я с этим месье Робеспьером познакомился. Теперь хоть буду знать, кого опасаться. Лавуазье мне отказал, как я тебе и говорил".
Марта усмехнулась и присела на край стола. "Дорогой мой, если бы императрица Екатерина простила Теодора — его бы завтра уже в Париже не было. Да вот пока об этом ничего не слышно, а рисковать он не хочет. И Лавуазье такой же — никогда не бросит свою страну. Тем более, он обласкан королем, руководит Арсеналом…, А в Лондоне — Пристли и Кавендиш. Они, знаешь ли, тоже — не потерпят, если француз начнет заправлять английской наукой".
— Ну и дураки, — неожиданно зло ответил герцог. "Дураки, они не видят ничего, дальше собственного носа". Он поморщился и, потер виски: "Голова болит. Еще хорошо, что очки не ношу, как Питер".
— Ты иди, — Марта погладила мужа по голове. "Иди, посиди с Элизой, а потом…, - она улыбнулась, и, легко соскочила на пол. "Потом приходи ко мне, — закончила она.
В спальне было прохладно, нежно, неуловимо пахло жасмином. Он лежал, закрыв глаза, чувствуя, как ее маленькие, сильные руки растирают его спину. "Хорошо, — Джон почувствовал, что улыбается. "Завтра с утра возьмем лошадей, поедем, прогуляемся, все вместе. А то я засиделся над бумагами".
Марта внезапно прервалась: "Ты прав, Джон — о месье Робеспьере. Марат, — она махнула рукой, — это так, словоблуд. А этот, — Марта потянулась и отпила вина из серебряного бокала, — этот месье Максимилиан далеко пойдет, если его не остановят".
Герцог поймал ее за руку и уложил рядом с собой.
— Ничего тут страшного не случится, — ворчливо сказал он, развязывая пояс ее кружевного халата. "Соберутся Генеральные Штаты следующим летом, пошумят, Людовик согласится на парламентскую монархию…Мы с тобой в это время, — он усмехнулся, поворачивая жену к себе, — будем другим делом заняты, дорогая моя. Будем стараться, чтобы получился мальчишка".
— Или девчонка, — Марта одним ловким движением оказалась сверху, и распустила бронзовые, густые волосы. Она наклонилась и Джон, удерживая ее в своих объятьях, рассмеялся: "Девчонка — тоже хорошо. Хотя, я уже дважды дед, не забывай".
— Как тут забыть, — стиснув зубы, уронив ему голову на плечо, ответила Марта, и улыбнулась.
Констанца проснулась от звона колоколов аббатства Сен-Жермен-де-Пре. Она сладко потянулась, и, откинув шелковую простыню, вскочив, распахнула окно своей комнаты. Золотые кроны деревьев чуть колыхались, синее, чистое осеннее небо простиралось над Парижем.
Она подбросила угля в камин. Поставив на медную треногу кофейник, девушка, как была, обнаженная — устроилась в кресле.
Констанца открыла шкатулку орехового дерева. Взяв письмо, увидев его ровный, изящный почерк, она улыбнулась: "Сочту за честь давать вам уроки химии, — томно сказала Констанца, почесывая коротко стриженый затылок.
— Антуан, — она, на мгновение, прижала бумагу к щеке, вспомнив едкий, щекочущий нос запах кислот, и его веселый голос: "Все правильно, мадемуазель ди Амальфи, поджигайте, не бойтесь. Сейчас она задымится".
Эпсомская соль, насыпанная горкой на металлическую сетку с длинной ручкой, загорелась. Лавуазье легким, точным движением погрузил ее в чан с водой. Констанца увидела яркую вспышку и ахнула.
— Тут есть металл, несомненно, — заметил химик. "Месье Корнель привез мне образцы магнезита из Штирии и Силезии — это, — он указал на мокрые, обгоревшие остатки соли, — и магнезит — близкие родственники. Надо подумать, как его выделить, — он вздохнул. Констанца посмотрела на сильную, покрытую шрамами руку: "Месье Лавуазье, я даже не знаю, как вас благодарить, за то, что вы согласились со мной заниматься. Для меня это очень, очень важно".
— Ну, — Антуан все смотрел на нее. Констанца подумала: "У него шрам на лбу, под волосами. Почти не заметно, конечно. Это после какого-то взрыва в лаборатории, дядя Теодор мне рассказывал".
— Ну, — повторил Лавуазье, улыбаясь, — мне тоже, мадемуазель ди Амальфи, приятно, когда о производстве, о химии — пишет человек, который в этом разбирается.
Констанца захлопнула свою тетрадь, и, смело взглянула в его синие глаза: "Мне это важно, месье Лавуазье, потому, что я вас люблю, и хочу быть рядом с вами — всегда".
Он не поцеловал ее сразу, — он подпер кулаком подбородок, и уселся на краю большого, заваленного бумагами, заставленного ретортами стола: "Я ведь женат, Констанца. Мари-Анн со мной уже семнадцать лет, она мой ассистент, мой помощник…, я никогда не уйду от нее. Ты должна это знать, — Констанца заметила на его лице какую-то горькую, мимолетную тень. Тряхнув головой, оправив сюртук, девушка взяла его за руку.
— Я все понимаю, Антуан, — она поцеловала следы от ожогов, каждый, медленно проведя губами по его руке, — все понимаю, и никогда не попрошу у тебя больше того, что ты решишь мне дать. Констанца подняла голову. Он, притянув ее к себе, усмехнулся: "Я тебя почти на голову ниже, между прочим".
— Это, — ответила девушка, обнимая его, — вовсе не препятствие, мой любимый гений.
Констанца выругалась — бурая жидкость вырвалась из-под крышки кофейника и потекла в камин. Она схватила из корзины ношеную льняную рубашку. Сняв кофейник с огня, налив полную чашку, девушка блаженно задрала ноги на стол.
— Яйца, — хмыкнула Констанца, глядя на оловянную кастрюльку, что стояла на каменном полу комнаты, у камина. "Яйца у меня неплохо стали получаться, всего три кастрюли пришлось выбросить".
Она подтянула к себе поближе шкатулку для сигар. Закурив, отхлебывая горький, густой кофе, Констанца взяла свой блокнот. "Дорогой месье Констан, — читала она письмо, — я с удовольствием изложу свои мысли для читателей The Times. Прилагаю свой перевод "Оптики" Ньютона на французский язык. Уверен, что он вас заинтересует. Жду вас в четверг, 12 октября, у себя в комнатах, рю д’Анжу Дофин,6, третий этаж. Приходите после завтрака. С искренним уважением, Жан-Поль Марат".
Констанца полистала "Оптику". Зевнув, она записала в своем блокноте: "Спросить у него об опытах с преломлением света в мыльных пузырях".
— А вообще, — она потянулась и прошла в чулан, пристроенный сбоку от комнаты, — вообще надо, чтобы он звал к бунту, обещал пролить кровь монархов…, Читатели от такого придут в восторг. Констанца вылила воду в медный таз. Взяв кусок миндального мыла, поежившись, она опрокинула на себя еще одно ведро.
